Энвер Кисриев – российский социолог, яксперт по вопросам Кавказа. Он является заведующим сектором Кавказа Центра цивилизационных и региональных исследований РАН и экспертом по этнокультурным и социально-политическим проблемам современного Дагестана.  В 1994—1998 годах он работал советником председателя Народного собрания Республики Дагестан. В интервью порталу DespiteBorders.com мы с ним разговаривали о характере конфликта на Северном Кавказе и о возможностях решения глубокого социального, экономического и политического кризиса на этой территории.

 

Как можно определить конфликт, который происходит на Северном Кавказе? Это борьба с терроризмом / бандитизмом? Или это (латентная) гражданская война? Почему?

Гражданская война предполагает столкновение между собой различных сегментов гражданского общества. На Кавказе этот аспект присутствует в некоторой мере, однако суть происходящего – это сопротивление брошенных властью граждан на произвол той же власти в условиях непрекращающейся борьбы политико-олигархических кланов между собой за властные ресурсы.

Конечно, обо всем этом можно было бы говорить в привычных терминах «борьбы органов власти с терроризмом и бандитизмом» или на языке радикальных исламистов, как «джихад против безбожников за установление шариата». Но это не даст адекватного понимания происходящего. В самом обобщенном понимании то, что происходит на Северном Кавказе, является «естественной» реакцией кавказцев на безудержный произвол со стороны тех, кто обладает властью.

Во всей России сейчас чрезвычайно высок уровень прямого произвола правящих группировок на население. Эти группировки состоят из должностных лиц государственной или муниципальной администрации, силовиков (руководителей местных органов прокуратуры, МВД и ФСБ), местных олигархов, допущенных или пробившихся в «клуб избранных». В их распоряжении также контролируемые ими организованные криминальные группировки. События в станице Кущевская в Краснодарском крае – яркая иллюстрация того, что происходит в регионах по всех стране.

Группировки, объединяющие верхушку администраций, силовых ведомств, привилегированных предпринимателей и уголовный элемент начали складываться еще в ходе известных трансформаций по всей России. Кущевская – не какая-то особая аномалия, а правило. Экстраординарным был случай крайне жестокого и массового (в том числе, нескольких детей) убийства в Кущевской, который не мог не вызвать большого резонанса и, в результате – глубокого расследования. А то, что было выяснено в ходе этого расследования, отражает сложившуюся в регионах «норму». Следствию, жестко контролируемому из центра, удалось выявить всю глубину криминального всевластия сплоченной чиновничье-предпринимательской группировки всем в районе. Она состояла из лиц, занимающих ключевые административные посты, высокие должности в правоохранительных органах, деятелей монопольной предпринимательской корпорации и подконтрольного им криминалитета, решавшего для них проблемы «деликатного» характера.

Такого же рода структуры сложились и функционируют в регионах, где проживают северокавказские народы. Но они отличаются некоторыми весьма существенными отличиями – в них, как правило, определяющее значение имеют традиционалистские связи: семья, родня, клан, джамаат, национальность. Они довольно эффективно обеспечивают «своим» решение насущных проблем жизнеобеспечения и защиты. Поскольку этот тип солидаристских связей имеет глубокие исторические корни, кавказские группировки, во-первых, крепче и оперативней. Во-вторых, кавказские группировки имеют более надежные и устойчивые вертикальные связи; «низы» связаны с «верхами» крепкими узами родства и др. форм традиционалистской солидарности. В-третьих, множественность таких структур не позволяют ни одной из них достичь монопольного статуса в каком-либо отдельном регионе, позволяющего обеспечивать видимость «стабильности и спокойствия» в нем. Дело в том, что в регионах, населенных кавказскими народами таких административно-предпринимательских группировок всегда больше, чем хотелось бы каждой из них в отдельности. В «русских» же регионах России эта структура, как правило, иная. Так, если в большой станице Кущевской за 10 последних лет в ходе ожесточенных столкновений сложилась, наконец, одна монопольная и всевластная правящая группировка, оторванная от «низов» и подмявшая по себя целиком, и полностью всю жизнь станичников, запугав и «построив» все население, то среди горцев добиться такого монопольного господства какого-то одного клана почти невозможно. Даже небольшой такой клан полностью вытолкать от участия в разделе властных прерогатив почти невозможно.

Итак, кавказские группировки (1) внутренне более сплоченные, они (2) не подвержены слияниям, т.е. тенденциям монополизации, наконец, они (3) обладают более глубокой социальной поддержкой в рамках «своего» традиционного сегмента. Все это приводит к большей частоте и ожесточенности конфликтов в кавказском регионе по сравнению с другими. Отсюда тот специфический имидж северокавказского региона.

На Северном Кавказе идет межклановая борьба за политическую и экономическую власть. Какое влияние имеет эта «война» на безопасность в регионе? Циркулируют во власти северокавказских республиках члены различных кланов или Москва выдвигает лишь представителей некоторых кланов, а другие вынуждены остаться в оппозиции? У кланов есть интерес справиться с бандитизмом?

Из того, что было сказано выше, должно быть ясно, что клановые группировки (1) могут быть заинтересованы расправляться только с теми «бандитами и террористами», которые противостоят непосредственно им, и будут прикрывать и поддерживать тех, которые их обслуживают. Правоохранительная система не может стоять и не стоит особняком в этом противостоянии кланов, поскольку их кадровый состав состоит из людей, которые не могут в нынешних условиях пренебречь своими традиционалистскими связями.

Как известно, с нулевых годов нового века Москва начала усиливать свое присутствие и контроль в северокавказском регионе. При этом политика Центра здесь, в самом грубом изложении, свелась к следующему: назначить главой субъекта тщательно подобранного, «сильного и надежного руководителя», пренебрегая и, даже, противопоставляя свои решения местному общественному мнению. В особенности, пренебрегая мнениям наиболее авторитетных местных деятелей. Избранный таким образом руководитель наделяется всей полнотой власти и безусловной поддержкой центра. При этом, содержание его действий в значительной мере превращается в исполнение приказов центра, где плохо понимают происходящее здесь. Может быть, такой способ управления подходит для регионов России с русским населением, но на Кавказе он оказывается крайне деструктивным. Дело в том, что наделение некоего человека руководителем республики с чрезвычайными, по сути, полномочиями, дающими ему безусловное право и средства решать все финансовые и кадровые вопросы, придание ему всей мощи силовых структур России, означает, что власть и ресурсы переходят в руки только одной из множе-ства клановых группировок. Кадровый камуфляж, используемый с целью прикрытия этого факта – факта начавшейся монополизации власти одним из местных кланов – не может ввести в заблуждение, да он, собственно, никого из местных жителей и обманывает. Все остальные субъекты силы постепенно выталкиваются и отдаляются от кормила власти, т.е. от принятия принципиальных решений по поводу власти и денег. Тем самым запускается процесс перераспределения властных ресурсов в пользу одной из местных традиционалистских группировок в ущерб всем остальным.

Перераспределение ресурсов везде и всегда довольно болезненный процесс, поскольку запускается механизм эскалации конфликтов между элитными группировками. Особенность этой борьбы в кавказском регионе  в том, что здесь по мере своего развертывания этот процесс только усугубляется, поскольку, чем сильней становится правящая группировка, тем больше согласия и координации действий между собой демонстрируют все остальные – те, за счет кого только и может осуществляться концентрация власти. Если бы можно было предположить, что власть в этом процессе очищается от коррупции, укрепляет законность и порядок, то этот процесс следовало признать конструктивным, хотя и болезненным. Однако нет никаких оснований это предположить, поскольку в нынешних условиях правящий клан в ходе борьбы не может изменить своей природы. Борьба кланов остается той же борьбой кланов с использованием всего арсенала специфических методов. Разница только в том, что теперь на стороне одной из них участвуют огромные ресурсы Центра.

Если внутреннее содержание межклановой борьбы и теперь остаются теми же, то ее результаты существенно меняется. Если раньше борьба кла-нов приводила, в конце концов, к каким-то компромиссным соглашениям и паритетам, поскольку ни у одного из субъектов силы не могло быть искушения одержать окончательную победу над другими, то теперь эти методы снятия остроты конфликтов не подходят. Если раньше все субъекты сил в своем противостоянии, как правило, были заинтересованы в поддержке Центра и демонстрировали ему максимальную лояльность, то теперь они имеют дело с Центром, как прямым участником местных разборок на стороне одного из субъектов силы. В результате оппозиция постепенно радикализируется в отношении политики Центра. Если раньше значительная доля общего объема конфликтов между группировками могла осуществляться в легальных формах, например, в ходе предвыборной борьбы за государственные или муниципальные должности, за парламентские места, с использованием разоблачительных и др. средствами, то теперь все эти демократические процедуры теряют значение. Подлинная политическая борьба уходит целиком «под ковер», в сферу скрытых интриг и прямых криминальных действий. Теперь ни власть, ни обиженные группировки не нуждаются в легальной поддержке гражданского населения, а конкретные группы граждан теперь могут рассчитывать на поддержку и помощь только в том случае, если четко определятся на чьей они стороне в этих конфликтах. Возрастает потребность в привлечении и использовании также криминальных группировок, действия которых освещается в СМИ как «теракты «исламских экстремистов».

Разумеется, в ходе борьбы между крупными, хорошо организованными силами всегда оказываются свободные пространства, в которых образуются и обитают, сохраняя жизнеспособность спонтанно сформировавшиеся группировки религиозного, националистического или иного политического содержания или просто криминальные шайки. Они придают многоцветие и запутанность на общей картине множественных конфликтов, действуя самостоятельно или исполняя небескорыстно отдельные заказы сильных группировок.

Какие выгоды имеет создание традиционных форм правления, такие как Совет старейшин или других? В республиках Северного Кавказа не произошло развала клановых структур – в такой системе имеет жизненно важное значение  межклановый консенсус.  Почему федеральная власть не  старается образовать что-то вроде межклановой джирги (от афганского «jirga»), которая будет включать всех важных людей из всех кланов и представителей умеренной исламской оппозиции? По мнению Р. А. Кадырова мечети должны превратиться в центры политической жизни. И как относиться Москва к этому? И какую важную роль играют эти концепции в разрешении конфликта на Северном Кавказе?

Традиционные институты играли важную роль в кавказских общест-вах в 90-е годы, после развала коммунистического режима, когда контроль со стороны центра был сведен к минимуму. В многонациональном Дагестане вообще с 1994 г. по 2006 г. высшим исполнительным органом власти был Государственный Совет Дагестана, состоящий из 14 человек по одному от каждой «дагестанкой» национальности. В состав «дагестанских» народов входили и (1) русские, и (2) чеченцы, и (3) азербайджанцы, и (4) таты (горские евреи), и (5) ногайцы, и т.н. автохтонные кавказские этносы: (6) аварцы, (7) даргинцы, (8) кумыки, (9) лезгины, (10) лакцы,(11) табасаранцы, (12) агульцы, (13) рутульцы и (14) цахурцы. Кроме того, были специальные правила в избирательной системе местных выборов, позволявшие обеспечивать пропорции национального представительства.

Усиление контроля центра выразилось еще и в том, все эти институты были признаны «противоречащими конституции России» и отменены. В последующем, были отдельные попытки власти опереться на традиционные институты. Организовывались «Съезды народов», «Советы старейшин» и др., но все они не могут исправить ситуацию. Дело в том, что традиционные институты являются силой только тогда, когда они сохраняют полноту своего традиционного авторитета. Но когда власть собирают «Совет старейшин» с целью провести свои собственные решения, то это не подкрепляет власть, а подрывает традиционный институт. Все эти действия нельзя назвать «участием традиционных механизмов в решении проблем». Недавно в Дагестане был проведен «Съезд народов Дагестана». Его проведение не смогло ничего изменить, поскольку произвольная манипуляция традицией отрицает подлинную традицию. Подлинный традиционализм обнаруживает себя на Кавказе в указанных выше нелегальных организационных структурах, призванных обеспечить жизнедеятельность и безопасность человека, в условиях, когда официальные институты власти и правопорядка не действуют.

Кадыров и руководители других республик опираются на ислам в укреплении власти. Но они поощряют такой ислам, который проповедует послушание власти и встраивается в систему власти как ее составная часть. Религиозная функция деятелей этого направления ислама превращается в обязанности государственных служащих со своей иерархией должностей. Поэтому мечети не могут стать «центрами политической жизни», но они могут и становятся проводниками политического воздействия власти на население.

Возможна ли какое-то участие Кавказского эмирата в политических процессах или единственным эффективным решением является их физическая ликвидация? С другой стороны, существует ли умеренный политический актив, который в настоящее время находится в оппозиции, но может в будущем превратиться в поли-тическую альтернативу нынешних властей в северокавказских республиках? Если да, назовите его, пожалуйста.

«Кавказский эмират» – это виртуальная организация, он существует, потому что мы постоянно слышим о происходящих здесь насильственных акциях, у каждого из которых свои причины, сводящиеся, в конечном счете, к тому, что уже было сказано мной в ответе на первый вопрос. Дело в том, все стороны разворачивающихся здесь конфликтов заинтересованы в том, что бы картина выглядела именно так, как она выглядит. И легальные государственные СМИ и нелегальные исламистские интернет-сайты говорят об этих эксцессах в рамках одной и той же системе координат. Разница только в интерпретациях и оценках.

Обе стороны говорят о светской власти, которая борется с непримиримой оппозицией, желающей установить религиозный исламский режим. Обе стороны всеми средствами пропаганды обосновывают свое право физически уничтожать противника. Складывается картина, что есть некий «кавказский эмират», борющийся за реализацию известного политического проекта и есть «органы власти», защищающая правопорядок. Есть население, части которого склоняется в одну или другую сторону. Это удобная для всех схема представления происходящего. Но она не верна. Суть происходящего в том, что в кавказских республиках России действует много субъектов, способных на резонансные насильственные акции в достижении или отстаивании своих интересов. Эти действия могут реализовываться «органами милиции», как об этом будет сказано в СМИ, или «шайками бандитом», или «религиозными экстремистами» – эти названия скрывают, а не отражают суть происходящего. Конечно, во всем этом можно, наверное, встретить и неисправимое религиозное рвение фанатика, и честное исполнение должностных обязанностей государственного служащего, но суть, доминанта происходящего – в том, что было сказано выше о борьбе клановых группировок, в указанных нами условиях.

Конечно, существуют и группы интеллигенции, которые хотят видеть происходящее в терминах «исламского джихада против безбожной вла-сти». У них есть возможности доводить свои позиции до широкой общественности через Интернет. Есть заинтересованность и государственных чиновников представлять дело таким образом, что они противостоят религиозным фанатикам, которые ведут исламский джихада против власти. Есть также и бескорыстные «воины ислама», готовые действительно отдать свои жизни «во имя Аллаха». Конечно, есть и «умеренный политический актив» исламских деятелей, который работает в информационном пространстве с целью обеспечения для себя какую-то легальную политическую нишу. Если бы картина противостояния действительно была бы такой, как ее представляют, то такие «умеренные группы» могли быть действительно полезными. Но эти и им подобные социальные типологии не определяют сути того, что действительно происходит на Северном Кавказе. Реальный процесс слишком серьезное дело, чтобы его можно было вскрыть и показать в СМИ.

Сражаются ли на Северном Кавказе и иностранные наемники? Если да, кто им платит (и откуда они)? И какая ситуация вокруг иностранных добровольцев (откуда они и т.д.)? Например Р.А. Кадыров неоднократно обвиняет США в поддержке бандитизма на Кавказе. Имеют эти обвинения реальную базу?

Без всякого сомнения, известны случаи прямого участия среди кавказских боевиков иностранцев из исламских стран – из Азербайджана, дальнего азиатского зарубежья. Это, как правило, добровольцы, странствующие рыцари, «воины Аллаха», искатели приключений. Известны случаи финансовой поддержки каких-то фондов, отдельных жертвователей и т.д. Конечно, возможно участие и каких-то спецслужб, но об этом можно высказывать только всякие предположения. Мне ничего об этом неизвестно. Я считаю, что главные силы, действующие здесь – это местные акторы и у них есть на такого рода действия известные основания.

Если я правильно понимаю, у террористов распространен ваххабизм, происходящий из Саудовской Аравии. В некоторых странах, Саудовская Аравия создает ваххабитские медресе. Существуют ли где-то на Северном Кавказе ваххабитское центры? Если да, то где? Существует ли какое-то влияние у Саудовской Аравии на Северный Кавказ? И как оно проявляется?

Радикальное исламское учение, которого придерживаются террористы, называют ваххабиты. Это не исламский теологический термин. Он был введен еще советскими историками-востоковедами для характеристики известного политического движения 18 столетия в Аравии во главе с теологом – борцом за освобождения от турецкого господства Мухаммедом ибн Абд аль-Ваххаб (1703-1792). Этим термином стали назвать или точнее обзывать вначале 80-х годах ХХ в. новые течения мусульманского исповедания, возникшие в СССР. Оно зарождалось скрытно среди небольшой части молодежи, получившей образование в светских учебных заведениях, и обратившихся к религиозной проблематике, черпая религиозные знания не из дедовских знаний, а из научных книг. В то время можно было говорить о двух основных сегментах приверженности исламской веры на Северном Кавказе. Прежде всего, это было официальное духовенство ДУМСК (Духовного управления мусульман Северного Кавказа) и их паства, состоящая из незначительного числа верующих среднего и пожилого возраста. Другим сегментом приверженности были не официальные суфийские группы верующих во главе с шейхом. Они складывались, главным образом, среди малограмотного крестьянского населения горных сел. Эти суфийские братства, как правило, не преследовались, но и не поощрялись властями. Официальное духовенство было очень малочисленным (в Дагестане, например, к началу 80-х гг. было всего 25-27 мечетей, а во всех других регионах Северного Кавказа еще не более 5-7 (2))  и целиком подконтрольным органам власти. Провозглашение религиозной свободы подвигло оба эти течения к открытой, самостоятельной публичной жизни. Оба указанных сегмента исламского исповедания стали сближаться, хотя и не без многообразных, но малосущественных конфликтов между собой.

Серьезные религиозные противостояния начались с появлением в публичном пространстве представителей вышеуказанного (третьего) течения – младомусульман. Они не считали для себя авторитетом ни мистические учения малограмотных шейхов, ни послушных властям официальных мулл, получивших традиционное религиозное образование. Для них это был «отсталый», «не чистый» ислам, «ограниченный рамками дозволенного государством». Их понимание, как они считали, отвечало современному сциентистскому мировоззрению. Они отрицали многообразные народные поверья, неразрывно сплетенные традицией с религией ислама, исповедовали строгое единобожие, т. е., отрицали почитания и ритуальные поклонения могилам, иным предметам, умершим и живым религиозным авторитетам и т.д. Это течение и было названо «ваххабизмом».

Борьба «традиционалистов» (традиционных священнослужителей, а также суфиев или, как их у нас называют, тарикатистов) с «ваххабитами» к середине 90-х гг. стала приобретать ожесточенный характер. Власть, занятая своими прозаическими делами, первоначально не желала вмешиваться в религиозные споры, ссылаясь на провозглашенную «свободу совести» и «отделение государства от церкви». Однако, ожесточение нарастало, при этом, тарикатисты и официальные служители стремились занять известную нишу религиозного обслуживания мусульманского населения, а ваххабиты отвергали профессиональную священническую касту в исламе и настаивали на непосредственной ответственности каждого перед Аллахом, строгости каждого верующего в соблюдения истинных норм ислама, отказе от обременительной и дорогостоящей ритуалистики. Европейскому читателю достаточно припомнить зарождение протестантизма, его борьбу с католицизмом, аргументации сторон, и многое станет более понятным.

В конце концов, власть встала на сторону «священников» против ваххабитов, поскольку первые не претендовали на власть и довольствовались лишь религиозным обслуживанием населения. Начались преследования ваххабитов со стороны силовых органов и ответная радикализация групп ваххабитов. В этих условиях большинство приверженцев ваххабизма отошли от активной деятельности, оставшись «при своем мнении», а незначительная радикальная часть ушла в подполье или переместилась в воюющую в то время с Россией Чечню.

Не буду больше распространяться о том, как развивались события дальше. В настоящее время число не активных (мировоззренческих) приверженцев ваххабизма в регионе становится с каждым годом все больше и больше, особенно среди молодежи. Сейчас говорят уже о массовой приверженности молодежи ваххабизму. Теперь уже не ваххабиты в результате преследований, как это было в середине 90-х гг. начинают радикализироваться, а наоборот, все, кто радикализируется в отношении режима, объявляют себя «ваххабитами», и не по причине переосмысления теологической проблематики и обращения. Теперь религиозная идеология элементарно обозначает противостояние между status quo и его противниками.

Из всего сказанного должно быть понятно, что Саудовская Аравия имеет ко всему происходящему на Кавказе только косвенное отношение и сама старается не проявлять какой-либо особой активности. Кстати, «ваххабизм» Саудовской Аравии – весьма законопослушная по отношению к власти идеология, а тарикатизм (суфийские братства) в начале 19 веке стал на Кавказе знаменем полувековой войны против русских во главе с имамами. Содержание теологии  само по себе не имеет значения, значение имеют теологическое различение противостоящих сторон.

Официальных ваххабитских мечетей сейчас нет, но ваххабиты и не считают мечеть обязательным атрибутом для верующего. В ваххабитском исламе мечеть – это не Храм, а просто место, где может быть удобней помолиться. Официальных религиозных центров ваххабитов также нет. Их и не может быть, поскольку сейчас правоохранительные органы могут подвергнуть преследованиям и аресту (вплоть до убийства на месте, без последующих объяснений) верующего только за то, что у верующий завел специфическую для ваххабитов бороду и усы.

Каков характер отношений существует между традиционным исламом и ваххабизмом? Несколько представителей традиционного ислама уже было убито. Как можно эффективно бороться с ваххабизмом?

Я уже коснулся того, как у нас борются с ваххабизмом и какие отношения сложились между традиционным исламом и ваххабитами.
Самым эффективным было бы со стороны власти вообще не затрагивать религиозную проблематику и сосредоточить свои усилия на работе по предотвращению конкретных преступлений. Бороться со смыслами теологического уровня невозможно и в этом нет необходимости. Подавляющее большинство населения понятия не имеет о теологических различиях отдельных направлений ислама. И не в идеологии дело. Не религиозная идеология толкает людей убивать и рисковать, при этом, своей жизнью. Религиозная идеология может служить мотивационным ресурсом тех побуждений, которые толкают людей на насилие. Действительные причины, подлинные побуждения людей проистекают из того факта, что человеку на Кавказе, чтобы существовать, сохраняя достоинство, необходимо самому, вместе со своими близкими постоянно отстаивать свои материальные и статусные позиции. Функции государства – обеспечение порядка и дисциплины, требования справедливости, наказание преступников и проч. – все это, в значительной мере стало самодеятельностью граждан. Рассчитывать на государство здесь не приходится.

Все акции насилия на Кавказе, о которых постоянно говорят в СМИ являются ответом на акции насилия, совершенные ранее. Когда мы узнаем из СМИ о «ликвидации еще одного террориста», для меня совершенно ясно, что скоро мы услышим о «расстреле террористами полковника милиции». И  наоборот. Представлять дело так, что здесь мы имеем дело с «борьбой государства с террористическими организациями» не приходится.

Например, сообщения СМИ о нападении «террористов» на торговые точки под предлогом того, что «в них продают алкоголь», вызывают у кавказцев только иронические улыбки. Все знают, что подобные события являются эпизодами «торговых войн» – борьбы семей (кланов) за место на рынке, за торговые помещения и прочее. Примечательно, что мифологическая версия этих эксцессов выгодна всем – и подлинным участникам эксцессов, и правоохранительным органам. Последним такая интерпретация происходящего выгодна по той причине, что подлинный состав преступления они «не смогут» (им не позволят) вскрыть, а раскрывать их надо. Поэтому у нас сначала убивают «террориста», потом определяют, кто он такой был, а затем присваивают ему то или иное ранее совершенное преступление. Вместе с тем, я не исключаю, что среди исполнителей могут быть действительно неблагополучные на голову «религиозные фанатики», которых использовали для этого «в темную».

Также, как правило, обстоят дела и со случаями убийства религиоз-ных деятелей. В каждом таком случае есть вполне определенные и прозаические, как правило, причины. Но это никому не интересно, гораздо интересней представлять дело так, что за убийствами «хороших религиозных деятелей» стоят «плохие религиозные деятели». А ликвидацию «плохих религиозных деятелей» осуществляет правоохранительные органы, которые оберегают добрых граждан от «религиозных фанатиков», «врагов всего человечества». Приведу один пример. Один из мирных приверженцев ваххабизма посещал по пятницам одну из близлежащих мечетей. Мулла этой мечети не желал видеть его у себя по известным «теологическим» причинам. Между ними произошел из-за этого обыкновенный конфликт. В итоге мулла вызвал милицию, того забирают в участок, где избивают до смерти. Через месяц в пятницу прямо на людях мулла этой мечети был застрелен. Причины этих двух смертей ясны каждому на Кавказе, а картину, которую изобразили СМИ по этим двум поводам, вы можете нарисовать сами. Добавлю к этому, что убийца муллы, которого видели многие в момент преступления, не будет арестован и предан суду. Он будет убит в ходе очередной «антитеррористической операции.

В 90-ых гг. повстанцев / террористов поддерживали из соседней Грузии. Происходит эта поддержка сегодня?

Я бы не сказал, что Грузия в 90-е поддерживала кавказских террористов. Правда, они давали чеченцам убежище в Панкисском ущелье, где традиционно проживают «грузинские чеченцы» – кистины. С Дагестаном отношения Грузией были плохие, поскольку они долго требовали выселения со своей территории несколько селений аварцев (один из дагестанских народов), т.н. «кварельских аварцев», которые поселились в Кварелии (один из горных регионов Грузии) еще при царизме в 80-е гг. 19 века. Крайний национализм первого президента Грузии Гамсахурдия существенно испортил отношения между кавказскими горцами и Грузией. Не забывайте, помимо всего прочего, о войнах в Абхазии и Южной Осетии.

Сейчас же можно ожидать поддержки со стороны Грузии всем противостоящим силам на территории российского Кавказа. Она уже, по- видимому, проводится, но я не располагаю конкретными данными. Это политика другого уровня, о которой я могу догадываться, но не знать.

Какую роль в конфликте играет грузинская русскоязычная телекомпания «Первый (информационный) Кавказский»? Как вы оцениваете ее влияние на продолжающийся конфликт?

Грузинская телекомпания играет определенную роль, но, думаю, незначительную. На Северном Кавказе, особенно в Дагестане, есть несколько печатных средств, критикующих режим довольно свободно и действенно. Кроме того развит интернет и вообще всякие другие свободные СМИ. Грузинский канал не много прибавляет ко всем этим потокам информации. Надо учитывать и то, что действия Грузии в регионе не очень нравятся большинству кавказских горцев.

Саакашвили объявил, что он хочет отменить визы для жителей республик Северного Кавказа. Зачем, по-вашему?

Насколько я знаю, визы для жителей кавказского региона уже отменены Грузией. Пока не знаю, какие последствия это может вызвать. Думаю, что после поражения в югоосетинской авантюре 2008 года Грузия решила пересмотреть свою политику в отношении кавказских горцев: от «великодержавного» пренебрежения решено перейти к политике содружества и поддержки тех сил, которые противостоят российскому режиму.

Много молодых людей северокавказских республик приезжают в Грузию для обучения в грузинских вузах. В каких областях они учатся и почему Грузия им предложила эту возможность?

Я не располагаю сведениями о том, что много кавказцев из российских регионов Кавказа обучаются в Грузии. Скорее всего, это не так.

В последнее время насилие начинает сосредотачиваться на Северном Кавказе на чиновниках, которых поддерживает Москва. Зачем?

Чиновники – участники процессов распределения и перераспределения материальных ресурсов и сами они «держатели» определенного ресурса. Насилие по отношению к ним – это эпизоды уже описанной выше борьбы группировок в ходе решения своих проблем. За акциями насилия по отношению к одним чиновникам или бизнесменам могут стоять другие бизнесмены или чиновники. Но может быть, что это месть какой-то семьи за какие-то вполне конкретные обиды, нанесенные ей данным чиновником. Это могут быть и акции преступных группировок, которые шантажируют богатых чиновников (а крупные чиновники у нас, как правило, богатые люди), вымогают у них деньги в обмен на спокойствие. Известно также, что криминальные группировки проверяют своих новобранцев тем, что приказывают им немотивированно убить государственного чиновника.

Как региональная и федеральная власть хочет справиться с неудовлетворительной социально-экономической ситуацией и аномальным уровнем коррупции? И какие здесь возможности?

Ошибкой является представление, что существует некая релевантная целям наведения порядка «федеральная власть», которая стремится «навести порядок» среди «беспокойных горцев», которые никак не желают жить как положено. Федеральная власть в кавказских республиках не на словах, а на деле, представляет из себя обычных чиновников, занятых тем же, чем занимаются чиновники во всех других регионах страны. Разница только в том, что в других регионах, как правило, уже установлен «полный порядок», а в кавказском регионе в силу указанных выше причин, его никак не удается установить.

Уровень коррупции на Кавказе не выше, чем в других регионах России. В нынешних условиях он не может быть выше или ниже в том или ином регионе, поскольку коррупция целиком определяет всякую хозяйственно-административную жизнь в России. Особенности кавказской коррупции в том, например, что с этим регионом легче осуществлять разнообразные коррупционные схемы с финансами. Кавказский клиент более надежен и более щедр на «откат». Взятка, которую дает кавказец, менее рискованная акция для получателя, поскольку в России сейчас большинство разоблачений коррупционеров – это внутренние разборки среди чиновничьего сословия. Коррупционная услуга, оказанная кавказцу, более щедро вознаграждается. Как видим, специфика эта касается аспектов связанных с особенностями, которые называют «национальным характером». Но уровень коррупции здесь не причем.

Какие конкретные преимущества по улучшению ситуации в северокавказских республиках имеет создание Северо-Кавказского федерального округа? Как оцениваете работу Александра Хлопонина?

Создание Северо-Кавказского федерального округа – результат и свидетельство неспособности власти заниматься подлинным разрешением проблем на Кавказе. Перекройки границ, переименования и прочие пустые «движения» власти последнего времени производятся для обозначения хоть какой-то реакции на негативные тенденции. Они в лучшем случае бесполезны, а чаще – вредны. Ход мысли тех, кто решал вопрос об образовании нового федерального округа был такой. Отделить проблемный Кавказ от «русских» регионов Южного округа, в особенности, от региона, где будет проходить Олимпиада 2014 г. Чтобы эта акция не вызвала серьезной обеспокоенности коренного населения региона столь откровенно обозначенного границей, его руководителем поставлен вполне мирный, интеллигентный и очень богатый технократ высокого ранга. В последующем, если ситуация будет ухудшаться, а она не может не ухудшаться, его заменят на «силовика» с дополнительными силовыми полномочиями, т.е., введут «военно-народное управление», в котором неизменно пребывал Северный Кавказ со времени завершения Кавказской войны в 1864 г. вплоть до падения царизма в 1917 г.

Хлопонин просто отбывает службу, стараясь, по возможности, не вызвать резкого ухудшения ситуации. Этому служат разные «экономические проекты», суть которых сводится к финансовым вливаниям из центра якобы на развитие промышленности, туристического кластера и т.д. Фактически, все это приводит только к растеканию денег по карманам крупнейших деятелей из числа местных и, что особенно опасно, к присвоению местными олигархами земель, на которой проживают местные этносы. Тем самым, закладывается самая мощная бомба социального взрыва в регионе, где издавна острая нехватка земельных угодий и где земля значит на много больше, чем просто собственность.

Многие молодые люди выезжают за рубеж для изучения ислама, которые часто подвергаются различным негативным влияниям – таким, как политизация веры. Например, в Египте тысячи из них. А. Хлопонин предложил учредить светский исламский университет. По-вашему, будут ли эти студенты обучаться на родине после учреждения Государственного исламского университета, который будет находиться где-то на Северном Кавказе?

Действительно, немало молодых кавказцев уезжает обучаться в ведущих исламских центрах на Востоке. Содержание их образования традиционное, оно не носит и не может быть как-то односторонне политизированным. Можно учиться и на родине. Сейчас только в Дагестане действует 13 высших исламских учебных заведений. Еще несколько таких учреждений действуют в Чечне и Кабардино-Балкарии. Все они ортодоксальны по отношению к тому теологическому направлению, которое поддерживает власть. Иное исламское образование на Кавказе можно получить только путем самообразования и под большим секретом.

У власти есть намерение создать два государственных исламских университета, один шафиитского мазхаба (его придерживаются дагестанцы, чеченцы и ингуши) и ханафитского – его исповедуют кавказцы западных регионов Северного Кавказа (3).  В связи с этим не ясно, что может измениться к лучшему с созданием этих новых учебных заведений – они и так существуют. Может быть, повысится статус – признание со стороны государства. Но ведь проблема вовсе не в том, что нынешним исламским служителям лояльным власти не хватает дополнительных подтверждений этой лояльности. Проблема как раз в том, что многим верующим не хочется иметь в качестве своих духовных учителей тех, кто откровенно прислуживает правящему классу.

Что касается тех, кто обучается за рубежом, то проблема не в том, что они настраиваются там против режима, а в том, что у нас государство навязывает только один тип исламского исповедания. Этот навязываемый тип исповедания очень далек от классического ислама, он представляет собой доморощенный народный ислам, проповедуемый суфийскими шейхами. Это ислам мистических священнодействий, поклонения могилам праведников, живым и умершим авторитетным людям и много другого из того, что всегда сопровождает высокую религиозную традицию, когда она соприкасается с толщей простого народа. Ислам, не признающий чудес производимых шейхами, отрицающий религиозный смысл за множеством обременительных и дорогостоящих народных обрядов и ритуалов, «языческих», по мнению ортодоксов – ваххабитов, такой ислам сейчас запрещен у нас. Те, кто будет его проповедовать даже без каких-либо политических атрибуций, будет объявлен врагом.

Кроме того, надо понимать, что ислам противится всяким формам оцерковления. Ислам всегда будет противиться церковной организованно-сти, установления иерархии (степеней близости к Богу), у него нет и не может быть священников приближенных к Богу больше или меньше в отличие от простых мирян. На территории России уже целые века осуществляются попытки организовать мусульман в иерархические структуры, более или менее понятные для православного человека. Это ДУМ – Духовные управления мусульман. Эта политика с неизбежностью приводила к тому, что ислам постепенно вырастает в угрозу режиму или изнутри этих самых, образуемых властью и превращающихся в составную часть власти ДУМ, или – извне, со стороны мусульман отрицающих право на управление правоверными со стороны государственных назначенцев. Единственно верный путь – дать развиваться исламскому исповеданию в качестве самостоятельных территориально замкнутых общин верующих (так это было в традиционных обществах на Кавказе) во главе с выбранным общиной на определенное время муллой, по аналогии с тем, что можно наблюдать с протестантскими деноминациями в США. Никакой политизации своей деятельности вполне конкретная территориальная община верующих никогда не допустит, а политическая фразеология каких-то свободных «исламских» политических активистов должна оцениваться исходя не из «анализа теологического содержания» их доктрин, а с точки зрения правомочности или неправомочности их действий с позиций уголовного или гражданского законодательства. Сейчас же государство берет на себя карательные функции против верующих, приговор которым в их «еретизме» выносят деятели ДУМ. Это очень напоминает происходившее в средневековой Европе, когда священники передавали еретиков для сожжения государственным органам.

Дмитрий Медведев заявил, что он готов отправить в отставку руководителей тех северокавказских регионов, которые не справляются со своими обязанностями.  Они  только “силовики”. Не лучше ли назначить в эти должности кого-то, у кого есть управленческий опыт? Если это так у вас есть подходящие кандидатов в президенты этих республик?

Не все президенты в кавказских республиках силовики. В Дагестане пока еще ни разу в новейшее время не был руководителем силовик. Только в Ингушетии в новейший период все руководители были из силовых органов. В Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее не силовики управляли и управляют республиками. Недавно, в феврале досрочно ушел в отставку «по собственному желанию» президент Карачаево-Черкесии Борис Эбзеев. Сам Борис Эбзеев – карачаевец, один из крупнейших российских юристов, до назначения президентом КЧР был членом Конституционного суда РФ. А недавно, в начале марта президентом Карачаево-Черкесии стал 35-летний Рашид Термезов, экономист по образованию, менеджер по опыту работы. И вот 14 марта, через две недели после назначения в центре города Черкесска снайпер застрелил главу «Кавказцемента», крупнейшего бизнесмена в республике, возглавлявшего, как писали СМИ, «единственное полноценно действующее промышленное предприятие – основного бюджетного донора» этой республике».

У меня нет кандидатов на высокие посты, да и заниматься поисками достойных не мое дело. Вообще, дело не в том, что центр не умеет подби-рать кадры. Назначения последних лет на высшие посты в кавказских республиках у меня не вызывают серьезных протестов с точки зрения их «профессионального опыта» или личных качеств. Это, как правило, сильные и ответственные личности. Проблема не в этом, она в определенных системных свойствах общей ситуации, о которой я говорил выше. Процессы, происходящие на Кавказе в этих условиях не могут быть иными, они отвечают характеру сложившейся ситуации.

Возможно ли эффективно политически урегулировать кризис на Северном Кавказе до времени проведения Зимних олимпийских игр 2014 и Чемпионата мира по футболу 2018? Если да, какие меры надо принять?

Цивилизованное решение кавказских проблем возможно вместе с решением общих проблем нынешней ситуации в России в целом. Другой путь решения – это жесточайший и бессудный террор по отношению ко всем, кто сопротивляется произволу. Этот путь, по сути, и реализуется на практике, и он действительно позволяет «удерживать ситуацию», т.е., поддерживать ситуацию в том же состоянии. Приближение Зимних олимпийских игр в Сочи не оставляет никакой надежды, что метод разрешения этих проблем будет за оставшееся время изменен. Скорее всего, «антитеррористические» действия силовых органов продолжаться в том же режиме, т.е. в жестких, неограниченных правовыми рамками истребительных акциях. Но события последних лет говорят, что нелегальные структуры сопротивления не ослабевают. Это означает только одно, что они воспроизводятся в том же виде в новых поколениях. На место убитых встают новые инсургенты. Это и доказывает, что порождают их постоянно воспроизводимые общественно-политические ус-ловия.

Думаю, безопасность Олимпийских игр и чемпионата по футболу будет достигнута чрезвычайными, т.е. еще более жесткими мероприятиями.

Примечания

(1) Назовем их термином «клановыми». В действительности эти структуры в различных кавказских республиках России носят довольно специфический характер, который следовало бы учитывать, если бы политика центра была бы хоть сколько-нибудь осмысленной.
(2) Сейчас только в Дагестане более 2 тыс. мечетей и порядка 1 тыс. в других республиках.
(3) Мазхабы – это самостоятельные школы разработки религиозно правильных правовых решений – шариата. Они отличаются друг от друга, но каждый из них признается одинаково правоверным.

 

slovenská verzia
english version